Спасибо, Джереми.Вчера за комодом нашел пару пакетиков ангельской пыли.
Пакетики, конечно, громко сказано.
Как обычно она была завернута в белый целофановый мешочек и перевязана розовой ленточкой.
Он считал это своим незатейливым афтографом.
Я пару раз подшучивал, что лучше бы ленточка была черной, чем розовой, но он воспринимал это всерьез и обижался.
Несильно.
Прошло где-то три года с нашей последней встречи.
Ему тогда было чтоли дватцать пять, чтоли двадцать шесть.
Молодой парень, вечно небритый и с потрепанной невзрачной одежкой.
Не то, чтобы ему нравилось так выглядеть, просто он не считал нужным что-либо менять.
Познакомились мы с ним в небольшом кафе в центре города, где я переодически играл на фортопиано за пару чашек кофе и пачку сигарет.
Он же приходил туда после бессонных ночей, чтобы попробовать проснуться.
Ему это редко удавалось.
Со-временем он начал заказывать понравившиеся ему композиции и оставлял неплохие чаевые.
Я был только за, так как лишние деньги никогда не мешали, да и играть один и тот же репертуар намного легче, чем заучивать постоянно новый.
После его похорон я получил письмо, в котором он просил выполнить несколько указаний.
По-сути я сказал его "прощальные слова" Катрине.
*
Его похороны были первыми в моей жизни.
Не то, чтобы в моей жизни раньше никто не умирал.
Просто не приглашал - вот я и не приходил.
Пришедших было всего трое:
Католический священник, который проводил церемонию,
Серьезного вида мужчина в костюме,
И я.
Священник что-то лепетал о всепрощении и лучшем мире.
Гроб из красного дерева медленно опускался в могилу.
Где-то на середине церемонии мужчина в костюме ушел.
Остались только я, священник и Джереми.
Когда гроб опустился на самое дно, я взял лопату и по традиции, которую видел в каком-то фильме, кинул пару горстей земли.
Пошел дождь.
Это были спокойные похороны - ни грусти, ни досады.
Без боли и тоски.
Спокойные.
*
Просьба (если можно так назвать его указания, а он всегда, когда что-нибудь просил - делал это с таким видом, будто был уверен, что все будет сделано - Что бы он не захотел) заключалась в следующем:
Сначала нужно было съездить на вокзал и открыть ячейку камеры хранения номер 217.
Ключ прилагался.
Проснувшись по будильнику в пол восьмого утра, я еле смог собрать мысли в своей голове в упорядоченном виде.
Первый вопрос, возникший у меня из проблесков сознания, был: «Зачем?»
Зачем было так рано просыпаться и Что я хотел сегодня сделать.
Пока я шел в ванную, начала проясняться картина вчера составленных планов.
К сожалению, у меня всегда так.
Каждое утро я пытаюсь понять смысл наставшего так внезапно дня и причину окончания сна.
Умылся, позавтракал, оделся и, захватив с собой сумку, я вышел из дома.
На улице было еще темно, да и людей в такое время воскресным днем не наблюдалась.
Так, изредка по дорогам проезжали пустые маршрутки и возвращавшиеся после ночного подвоза частники.
Я сел в подоспевшую маршрутку и в сонном состоянии доехал до метро.
Купил жетон у странной кассирши с макияжем, как у Мерли Менсона в лучшие его года.
Стоя с закрытыми глазами, спустился на эскалаторе вниз и зашел в вагон.
Ехать нужно было до конечной, так что я спокойно расположился поудобнее на сидении и задремал.
Доехав до конечной и проделав все необходимые физические махинации для перемещения своего сонного тела, я добрался до вокзала.
В отличии от пустого города, здесь копошился куда-то спешащий народ.
Я дошел до камер хранения и открыл нужную мне ячейку с номером 217.
Когда я заглянул во внутрь, сработали инстинкты, привитые жизнью, и я постарался, как можно быстрее, захлопнуть дверцу.
Там лежали деньги.
Несколько пачек евро-купюр перевязанные розовыми ленточками.
И отдельно стоящий конверт.
Я понял, что поспать мне удаться еще очень не скоро.
*
"Хах, тысяча чертей, Фим, видел бы ты сейчас своё лицо! Скорее всего, когда ты читаешь это письмо я сверху или снизу стебусь над тобой по полной. Надеюсь, все же снизу, иначе вся моя система ценностей, которая и без того еле держалась, рухнет в небытие. Ну, давай ближе к делу - в ячейке лежат сорок восемь тысяч евро. Те, что с черной ленточкой - тебе. Видишь, я запомнил твои пожелания по дизайну. Это двадцать три тысячи. Ровно. Остальные двадцать пять ты отвезешь девушке по адресу ... . Ее зовут Катрин. Позвони ей сначала - телефон ... . Девушка очень милая, я знаю, тебе понравится. Но как видишь - обходится дорого. Шучу, конечно. Только не говори ей, что со мной случилось. Скажи просто, что не знаешь. Она не из тех кто будет докучать вопросами - так что ты легко справишься. Надеюсь, вы поладите.
Еще свидимся. Зная тебя, нескоро."
Я перечитал письмо раз пять, пока смог осознать, что происходит и чего от меня хотят.
Вышел в вестибюль и закурил.
Сон уже как рукой сняло.
Не говорить, что случилось – будет самым простым.
Я знаю лишь, что ты умер, не больше.
Что уж там, день начался неплохо.
Теперь нужно позвонить этой девушке и договориться о встрече.
Блять, какого хрена ты выбрал меня.
Мог бы по почте послать посылку, а не отправлять меня.
Хотя ты нашел чем меня подкупить.
Твои деньги и Твои девушки всегда были Моей слабостью, как бы я этого не скрывал.
*
- Так ты друг Джереми?
- Сложно сказать. По-моему у него не было друзей. Но мы часто проводили вместе время.
- Ты не знаешь что с ним случилось?
- К сожалению, нет. Я получил от него письмо с просьбой кое-что тебе передать. Не знаю, что ты будешь делать с этим, и не знаю зачем он попросил именно меня быть посредником.
Я протянул ей сумку, и она, не заглядывая, поставила ее рядом с собой.
- Тебе разве не интересно что там?
- Интересно...
Я чувствовал какое-то напряжение в беседе, хотя она и была доброжелательной, открытой и веселой девушкой.
Мы поболтали на отстраненные темы - на те, что обычно обсуждают люди, первый раз увидевшие друг друга.
И когда эти темы о погоде, работе, детстве, нынешнем времени и политики как-то сами себя исчерпали, воцарилось неловкое молчание.
Я поднялся из-за стола.
- Мне пора. Если что-нибудь понадобится - звони.
- Хорошо, спасибо тебе за встречу.
Выходя из кафе, я оглянулся.
Катрина неподвижно сидела и смотрела на пустой стул перед собой.
Наверное, она хотела там увидеть Его.
*
Она позвонила на следующий день.
Точнее ночью.
В три часа двадцать восемь минут.
Сидя перед теликом и попивая кофе, я безучастно воспринимал всю информацию, которую в надцатый раз выливали на меня новости.
На столе лежали пепельница, мобильный, пачка парламента и деньги.
Мобильник заиграл Lemon Tree, как раз, когда симпатичная девушка, играющая роль синоптика на телеэкране, рассказывала, как хорошо в Монако и как хреново в Новосибирске.
- Прости, не разбудила?
- Нет.
- Я хочу, чтобы ты отвез меня на его могилу.
Некоторое время я соображал, что ответить.
- Зачем тебе это?
- Хочу попрощаться, что здесь необычного..
- Он не хотел, чтобы ты знала.
- Не волнуйся, ему уже все равно.
А она ведь права.
Ему все равно.
- Хорошо, я тебе покажу, где он. Разбуди меня завтра, как проснешься, и я за тобой заеду.
- Спасибо.
Несколько секунд я еще слушал короткие гудки в телефоне.
Появилось неприятное ощущение, как будто я сделал что-то не так.
"Не волнуйся, ему уже все равно."
Диктор в очках серым голосом рассказывал об очередных забастовках студентов во Франции.
Когда появляются дела "на завтра" – начинаешь отсчитывать часы до подъема.
Я насчитал восемь часов.
*
Она просидела с ним несколько часов.
Все это время я стоял поодаль, перебирая в мобильном список радиостанций.
Она что-то рассказывала ему.
Иногда смеялась, но чаще плакала.
Ее руки бессмысленно теребили воздух.
Прошло два часа, и она уснула.
Я подошел к ней и присел рядом на корточки.
- Катрин, пойдем, я отвезу тебя домой.
Ответа не последовало.
Слегка скрипнув сердцем и спиной, я поднял ее на руки и отнес в машину.
У нее была темно-синяя субару 84 года.
Хотя прав у меня и не было, водить я умел.
Понадеявшись на удачу, я завел машину и, не спеша, поехал в город.
Она проснулась, когда мы подъезжали к ее дому.
*
Когда мы поднялись наверх, она приготовила чай.
Черный обычный чай.
На кухне сталинских времен заиграл патефон с очень знакомой песней.
Названия я так и не вспомнил.
Помнил лишь, что эта песня была саундреком к "Утомленным солнцем".
Танго.
Под скрип пластинки мы молча сидели друг напротив друга.
Я смотрел на нее.
А она смотрела в окно.
Опять пошел дождь.
Мы в тот день не промолвили и слова.
Непритронутый чай остыл даже не оставив напоминания о себе.
За окном стемнело, и город зажегся электрическим уютом.