Дамы и господа.

Дамы и господа, я жив-здоров и прославляю наш век так же самоотверженно,
как предыдущий.

Теперь я, кхм, фотограф.
Так сложилось.
Мои работы можете посмотреть здесь:

Фотографии Ефима Шевченко

www.flickr.com/photos/efim/show/with/3103835388...
Наслаждайтесь.
Искренне ваш,

Шевченко Ефим.

@темы: Я

---

Одна маленькая история.

Одна маленькая история

“Мне хочется и не хочется писать. Мне кажется, что я уже никогда не поеду в Питер, потому что это его город... разве что к тебе, а к тебе вряд ли. Я недавно заезжала в Питер на два дня и мучилась воспоминаниями. Меня тянуло на Васильевский, и было неловко - вроде у меня сейчас есть «любимый», а тут в Питере… по старой привычке к нему хотелось. Самое дурацкое, что у нас с ним из плохих моментов, которые можно было бы вспомнить, чтобы отвязаться от воспоминаний... в общем, нет таких у меня…”

Я получил от нее письмо, спустя три месяца с тех пор, когда последний раз видел Катрину. Оно было кратким и сухим, но даже в нескольких словах я сразу узнал ее. Воспоминания вспыхнули с новой силой, и я вновь вернулся в ту осень.

Катрина.

Первый раз я встретился с Катриной, когда перешел в десятый класс. Два оставшихся школьных года мы были знакомы, можно сказать, лишь для того, чтобы говорить "привет" при встрече. Я бы не сказал, что она привлекала меня тогда. Обычная серая мышка, с невзрачной внешностью, темными растрепанными волосами, карими глазами со слабым отблеском внутри. Родители Катрины развелись, когда ей было семь лет. Отец быстро нашел себе молодую жену. Его бизнес по продаже теплосистем в частные дома начал приносить неплохой доход, и он совсем забыл о бывшей жене и дочке. Лишь иногда он отправлял ей открытки с поздравлениями на дни рождения и перечислял деньги. Мать Катрины, очень религиозная женщина, после развода отдала дочь в католическую школу для благородных девиц. По сути своей, это был изолированный интернат. Только после девятого класса из-за переезда Катрина поступила в обычную школу, где мы и встретились.

После школы я поступил в университет и перестал видеться с Катриной. В конце первого курса на майских праздниках я гулял с подругой, и она потащила меня к кому-то в гости на Мойку. Отказываться было лень, и мы пришли в коммуналку, переделанную из квартиры царских времен. В каждой комнате был отдельный частный мир, абсолютно непохожий на соседний. Квартира сама по себе была огромных размеров - около 8-9 комнат плюс ванная, два туалета и кухня. Мне бы такую с евроремонтом и я бы стал самым счастливым жильцом.

Вот так месяц за месяцем я стал появляться у Катрины дома. Она тогда жила со своим молодым человеком по имени Джереми. Он оказался отличным парнем. Я с ними очень сдружился и даже представить не мог их по отдельности. Мы стали видеться втроем чуть ли не каждую неделю. У них дома я отдыхал душой, как в заоблачном раю - никаких забот. Весь окружающий мир с его насущными проблемами оставался за дверьми этой маленькой комнаты в огромной коммуналке.

Катрина и Джереми жили вместе в этой комнате уже третий год. После перехода в десятый класс Катрина ушла из дома, собрав немногочисленные свои вещи, а Джереми в то же время закончил колледж. Он начал работать в музыкальном магазине, а она устроилась в ателье по пошиву дизайнерской одежды. Деньги были небольшие, и совместного заработка им еле хватало на оплату аренды, счетов и покупку еды, но со стороны ничего этого не было видно. Они были счастливы. Их мир жил одним солнечным днем, в котором не существовало понятия “завтра”. Я думал, что так будет всегда.

Но прошел еще год, и у них начались проблемы. У всех пар рано или поздно что-то начинает барахлить, казалось бы, в столь отлаженном механизме. В итоге они разъехались, но я старался не прекращать общение, ни с ней, ни с ее, уже бывшим, парнем. За чашкой зеленого чая мы с Катриной обсуждали современную литературу, изменяли под себя героев прочитанных книг. Вместе пересматривали по сто раз фильмы. Сидя с попкорном и стаканами колы, впивались глазами в экран, повторяя за действующими лицами реплики. Выпивая по пинте пива, играли в кикер с Джереми. Собирая небольшую компанию, расписывали пулю в преферансе…

Я помню первые выступления Катрины на публике. В небольшом кафе-прачечной, которое находилось в подвале неприметного здания на Гороховой. Его посещали либо туристы, чтобы постирать свои вещи, либо друзья друзей, чтобы поболтать за чашкой кофе. Кофе, надо признаться, был не из лучших, но это никого не волновало. Когда я первый раз услышал ее стихи, мне стало не по себе. Она кричала на толпу, на меня. То плакала, то смеялась. И что странно: мы все в те мгновения жили ее чувствами. Она называла себя блядью, сукой, последней подзаборной шавкой, и я не мог найти себе место, как и каждый из слушателей. В нас рождалось ощущение, что это мы виноваты в ее страданиях. Раз за разом она поднималась на сцену, и с каждым ее стихотворением мир за единственным окном в этом подвальчике становился темнее и непрогляднее. Выступления проходили после восьми часов вечера, когда солнце скрывалось за горизонтом и в зимние дни не оставляло ни лучика на облачном небе. Казалось, что кто-то, дождавшись тишины в зале и ее первых строк, начинал заливать улицы черными чернилами. Проходило мгновение, растянутое на маленькую жизнь, и Катрина сходила со сцены, смешивалась со слушателями. Она становилась той же, что и прежде, но мы уже были другими.

Шло время. После питерской зимы начиналась ничем не отличающаяся от нее весна, затем лето и осень. В Питере лишь осень отличается от других времен года. Я смотрел, как у Катрины сменяются мужчины. Каждый новый был абсолютно другим, не похожим на предыдущего. Но в каждом из них я узнавал Джереми. В некоторых видел его улыбку, от других слышал его слова. Их было много. Ее стихи становились спокойнее и мягче. Как будто что-то сгорало внутри Катрины без остатка.

Катрина поступила на филологический факультет Университета и всерьез занялась поэтической карьерой. Ее стали приглашать на выступления в разные клубы. Она выступала по радио, записала пару дисков с разными ди-джеями. Катрина шлифовала свое мастерство до глянца. С каждым выступлением ее новые стихи все больше походили на поэзию классиков. Становясь популярной, востребованной и узнаваемой в творческих кругах, Катрина изменялась и внешне. Только у нее дома, в квартире, которую купил ей отец, решив, что так он утешит свою совесть, можно было увидеть Катрину в старом перестиранном свитере и мешковатых штанах. На людях же она появлялась в вещах, сделанных на заказ, сшитых специально для нее.

Катрина делала все, что могла, чтобы забыть прошлое. Уйти от воспоминаний. Изменить себя и свой мир.

Джереми.

Он всегда привлекал внимание людей. Худощавый, с кудрявыми волосами брюнет небольшого роста с блестящими очками на минус семь вместо глаз. В большей степени его боялись, но не потому что он отталкивал людей своей внешностью или повадками, а лишь от того, что его не понимали. Он не очень любил большие компании. Ему было скучно в них. Джереми считал, что лишь один на один можно нормально поговорить с человеком, а другого общения он не признавал. “Зачем тратить время на пустую болтовню, когда его и так мало?”. Даже после расставания с Катриной он жил, не думая о завтрашнем дне.

Джереми любил спорить. Ему было все равно о чем - главное не принимать точку зрения оппонента. Это была забава, игра - потому что люди редко спорили с ним на серьезные, по его мнению, темы. Только изредка, да и то с неохотой и нерешительностью он соглашался. А соглашался Джереми лишь тогда, когда сам начинал верить в чужие слова. Мы проводили с ним в дискуссиях по несколько часов, играя в шахматы, преферанс или покер. Обычно мы оставались при своих мнениях. Я выигрывал в шахматы, он в карты. Что-что, а блефовать он умел отменно. Никогда нельзя было определить, что за мысли роятся за его блестящими очками.

Джереми любил свою работу. Помимо денег, она давала ему возможность слушать музыку дни напролет. Иногда мне казалось, что нет такого исполнителя, которого он не знал. Несколько раз я обращался к нему с просьбой составить сборники для моих личных корыстно-романтических вечеров. Он с удовольствием соглашался и на следующий же день приносил диск, прослушав который уже не хотелось ничего устраивать, а только сидеть и слушать музыку, выбранную им.

Еще на своей работе Джереми познакомился с Настей и, уже где-то через месяц, переехал к ней жить. Настя ничем не отличалась от девушек, которых видишь каждый день в метро. Таких, которых даже не заметишь в серой утренней толпе, спешащей по делам. Их быт был похож на вырезки из голливудских семейных фильмов шестидесятых годов: ни ссор, ни примирений, без страсти и огня. Не знаю, хорошо это или плохо, но когда я видел их вместе, мне казалось, что передо мной пожилая пара, прошедшая через невзгоды и печали и в спокойствии доживающая свой век. Порой даже улыбались синхронно. Они любили друг друга, но эта любовь была не такой, о которой пишут в книгах и за которую стоит умирать.

По ночам Джереми сводил пластинки в малоизвестных тихих клубах города. Я приходил его послушать, когда на душе становилось хреново. Из-за диджейского пульта он нежно шептал мне на максимальной громкости хаос и какофонию своих произведений. Я проходил к барной стойке и за бокалом виски со льдом дожидался, когда он меня заметит. Мы просиживали остаток ночи, наблюдая, как красивые девушки клеят богатых мальчиков, как вышибала не пускает в клуб пьяных вдв-шников, как сигареты заполняют минуты до рассвета. В те ночи казалось, что так можно без сожалений провести остаток жизни.

Прощание.

Его похороны были первыми в моей жизни. Не то чтобы раньше никто из моих знакомых не умирал, были и такие. Но раньше не приглашали - вот я и не приходил. Про эту церемонию я знал лишь из книг и фильмов. Все оказалось совсем по-иному. Окружающий мир свернулся до небольшого клочка земли, огражденный металлической проржавевшей изгородью. Смолкли все звуки вокруг, как только я зашел за калитку. Остался лишь слабый белый шум от начинающегося дождя.

Когда я увидел коричневый лакированный гроб, в груди у сердца что-то дрогнуло и начало неумолимо сжиматься. Стало трудно дышать. Я подошел ближе и поднял крышку. Это был первый и последний раз, когда я видел Джереми в костюме. На его лице застыла легкая тень улыбки, руки безвольно сложенные на груди побелели и стали похожи на старческие. Даже увидев его, я не мог поверить, что Джереми больше нет. Казалось, это просто глупый жестокий сон, а Джереми сейчас дома ждет Настю, готовит яичницу с колбасой на ужин. Я закрыл крышку и присел рядом. Все мысли куда-то пропали. Хотелось курить, сидеть дома, ни о чем не думать, ничего не знать.

В голове начали просыпаться образы из прошлого. Они волнами прокатывались по всем закоулкам моего сознания, раздирая меня изнутри. Мне хотелось кричать, плакать, смеяться. Появилось желание разбить все вокруг на осколки, стереть в пыль. Хотелось уйти, но не было сил, чтобы подняться. Гроб медленно начал опускаться под землю. Слегка поскрипывали петли. Прошло мгновение, и он скрылся в темноте двухметровой ямы. Я встал и начал забрасывать яму землей, погребая в ней воспоминания. Когда была кинута последняя горсть, мир начал обретать прежние очертания. Усиливался дождь. Где-то недалеко неслись машины, унося людей по электрическим улицам города. Для кого-то жизнь ничуть не изменилась.

Катрина позвонила на следующий день. Точнее ночью. Я сидел перед телевизором и, попивая кофе, безучастно воспринимал всю информацию, которую в надцатый раз выливали на меня новости. Симпатичная девушка, играющая роль синоптика, рассказывала на телеэкране как хорошо в Монако и как плохо в Новосибирске.

- Прости, не разбудила?
- Нет.
- Я хочу, чтобы ты отвез меня на его могилу.
- Зачем тебе это?
- Хочу попрощаться.
- Он не хотел, чтобы ты знала.
- Не волнуйся, ему уже все равно.
- Хорошо, я покажу тебе, где он.
- Спасибо.

Несколько секунд я еще слушал короткие гудки в телефоне. Появилось неприятное ощущение, как будто я сделал что-то не так. "Не волнуйся, ему уже все равно". А она ведь права - ему уже все равно. Может быть, именно этого он добивался… Диктор в очках и черном костюме монотонным голосом рассказывал об очередных забастовках студентов во Франции.

Ночь на кладбище была такой же, как и день. Электрическое освещение заполняло улицы безлюдного города с бесконечным количеством жильцов, отгоняя тени и сглаживая углы крестов. Я проводил Катрину, вышел за калитку и, включив в мобильном телефоне радио, стал дожидаться, пока она скажет свои прощальные слова. Музыка в наушниках заглушала ее голос, я лишь видел, как в такт песен с ее губ слетал теплый пар, превращаясь в белое облако. Она говорила спокойно, не торопясь, как будто уже давно заготовила эти слова и не раз проговорила их про себя. Катрина пробыла с ним примерно час. Когда она закончила, я выключил музыку, и мы неспеша направились к выходу.

- Спасибо тебе, что ты был с нами все это время. Мы оба знали, что как-то так все закончится. Извини, что тебе пришлось все это пережить. Мы тебя очень любили и не хотели причинять тебе боль. Но, похоже, другого выхода не было... Сгорели порознь до пепла. Но и оставаться друг с другом не могли. Но теперь уже поздно о чем-либо сожалеть… Завтра я улетаю в Москву. Будет время, приезжай.

@темы: Я

---

Обожаю ночной заснеженный Питер.
Когда на душе хреново и с наушниками, нежно шепчущими тебе на максимальной громкости хаос и какофонию нынешней моды, ты идешь в черном пальто застегнутым под горло, виднеется только белый воротничок рубашки, одна рука в кармане, другая держит очередную сигарету.
Ты врываешься в шумный подвал, снимаешь наушники и по ушам резко бьет запах веселящейся толпы, перепевок Битлов, звон посуды в баре.
Пробираешься к барной стойке, приветствуешь бармена, у которого часто, изредка, иногда, обычно пьешь виски со льдом в обеденный перерыв, пока еще нет и четырех дня.
Терпкий холодный вкус что-то сжигает в сознании и с каждым глотком становится все нежнее и нежнее.
Мимика постепенно становится чужой, ты все чаще улыбаешься и щуришь глаза, пытаясь сфокусировать зрение.
Говоришь на ломанном английском, так как парень из германии, сидящий по-соседству, не понимает русского, а ты в свою очередь еще не на столько пьян, чтобы понимать немецкий.
Время бежит, минутная стрелка часов стоит, а часовая после каждого твоего взгляда делает очередной шаг.
Девушка, что пришла с немцем, периодически подсказывает тебе слова и смеется в такт шуток.

Ты просыпаешься спустя пол часа, после перезвона будильников на всех мобильных в комнате.
Идешь чистишь зубы рассматриваю трехдневную щетину у себя на щеках, затем наливаешь две чашки кофе, кладешь печенье и на подносе собираешься отнести в спальную.
Но девушка уже сама проснулась и выходит покурить.
Вы пьете кофе.
Курите.
Одеваетесь, и ты провожаешь ее до метро, а сам едешь в "Шоколад" пить красный чай и слушать фортепианную музыку.
Встречаешь там школьную подругу и вы беседуете, глядя на снежную бурю за окном.
На заливе всегда ветрено.

У тебя сегодня еще три встречи.
И только на одну ты хочешь пойти.
Но ты уверен, что после бессонной мгновенно прошедшей ночи она проспит весь день...

запись создана: 17.02.2008 в 15:38

@темы: Дневник

---

Утро.

Открываешь глаза, и перед ними неловко всплывает мутная картинка действительности.
Протягиваешь руку, нащупываешь мобильник и на автомате переставляешь будильник на час позже.

---

Дневник временно не ведется.

Не нужно все усложнять.
Ведь все - понятие столь растяжимое.
Можно его растянуть на неделю, а то и больше.
Забыть и не думать, пока не придет отпечатком в зеркале.

Сейчас я счастлив.
А когда счастлив - ничего не хочется говорить.

@темы: Я

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сколько себя помню, в мире всегда шел снег. Большими белыми хлопьями он ложился на асфальт, на бетонные коробки домов.
В нашем городе не было ни деревьев, ни каких-либо других растений - о них я читал лишь в учебниках и слышал от дедушки.
Мой дедушка, человек преклонных лет, успевший впасть в маразм, жил в небольшой квартире на окраине.
Я навещал его раза два в неделю.
Он рассказывал мне истории о том, какой была его молодость, переодически спрашивая кто я такой, что делаю в его доме и что это вообще за дом.

@темы: Дневник

---

Итоговая версия.

Спасибо, Джереми.

Вчера за комодом нашел пару пакетиков ангельской пыли.
Пакетики, конечно, громко сказано.
Как обычно она была завернута в белый целофановый мешочек и перевязана розовой ленточкой.
Он считал это своим незатейливым афтографом.
Я пару раз подшучивал, что лучше бы ленточка была черной, чем розовой, но он воспринимал это всерьез и обижался.
Несильно.

Прошло где-то три года с нашей последней встречи.
Ему тогда было чтоли дватцать пять, чтоли двадцать шесть.
Молодой парень, вечно небритый и с потрепанной невзрачной одежкой.
Не то, чтобы ему нравилось так выглядеть, просто он не считал нужным что-либо менять.
Познакомились мы с ним в небольшом кафе в центре города, где я переодически играл на фортопиано за пару чашек кофе и пачку сигарет.
Он же приходил туда после бессонных ночей, чтобы попробовать проснуться.
Ему это редко удавалось.
Со-временем он начал заказывать понравившиеся ему композиции и оставлял неплохие чаевые.
Я был только за, так как лишние деньги никогда не мешали, да и играть один и тот же репертуар намного легче, чем заучивать постоянно новый.
После его похорон я получил письмо, в котором он просил выполнить несколько указаний.
По-сути я сказал его "прощальные слова" Катрине.

*

Его похороны были первыми в моей жизни.
Не то, чтобы в моей жизни раньше никто не умирал.
Просто не приглашал - вот я и не приходил.
Пришедших было всего трое:
Католический священник, который проводил церемонию,
Серьезного вида мужчина в костюме,
И я.
Священник что-то лепетал о всепрощении и лучшем мире.
Гроб из красного дерева медленно опускался в могилу.
Где-то на середине церемонии мужчина в костюме ушел.
Остались только я, священник и Джереми.
Когда гроб опустился на самое дно, я взял лопату и по традиции, которую видел в каком-то фильме, кинул пару горстей земли.
Пошел дождь.
Это были спокойные похороны - ни грусти, ни досады.
Без боли и тоски.
Спокойные.

*

Просьба (если можно так назвать его указания, а он всегда, когда что-нибудь просил - делал это с таким видом, будто был уверен, что все будет сделано - Что бы он не захотел) заключалась в следующем:
Сначала нужно было съездить на вокзал и открыть ячейку камеры хранения номер 217.
Ключ прилагался.
Проснувшись по будильнику в пол восьмого утра, я еле смог собрать мысли в своей голове в упорядоченном виде.
Первый вопрос, возникший у меня из проблесков сознания, был: «Зачем?»
Зачем было так рано просыпаться и Что я хотел сегодня сделать.
Пока я шел в ванную, начала проясняться картина вчера составленных планов.
К сожалению, у меня всегда так.
Каждое утро я пытаюсь понять смысл наставшего так внезапно дня и причину окончания сна.
Умылся, позавтракал, оделся и, захватив с собой сумку, я вышел из дома.
На улице было еще темно, да и людей в такое время воскресным днем не наблюдалась.
Так, изредка по дорогам проезжали пустые маршрутки и возвращавшиеся после ночного подвоза частники.
Я сел в подоспевшую маршрутку и в сонном состоянии доехал до метро.
Купил жетон у странной кассирши с макияжем, как у Мерли Менсона в лучшие его года.
Стоя с закрытыми глазами, спустился на эскалаторе вниз и зашел в вагон.
Ехать нужно было до конечной, так что я спокойно расположился поудобнее на сидении и задремал.
Доехав до конечной и проделав все необходимые физические махинации для перемещения своего сонного тела, я добрался до вокзала.
В отличии от пустого города, здесь копошился куда-то спешащий народ.
Я дошел до камер хранения и открыл нужную мне ячейку с номером 217.
Когда я заглянул во внутрь, сработали инстинкты, привитые жизнью, и я постарался, как можно быстрее, захлопнуть дверцу.
Там лежали деньги.
Несколько пачек евро-купюр перевязанные розовыми ленточками.
И отдельно стоящий конверт.
Я понял, что поспать мне удаться еще очень не скоро.

*

"Хах, тысяча чертей, Фим, видел бы ты сейчас своё лицо! Скорее всего, когда ты читаешь это письмо я сверху или снизу стебусь над тобой по полной. Надеюсь, все же снизу, иначе вся моя система ценностей, которая и без того еле держалась, рухнет в небытие. Ну, давай ближе к делу - в ячейке лежат сорок восемь тысяч евро. Те, что с черной ленточкой - тебе. Видишь, я запомнил твои пожелания по дизайну. Это двадцать три тысячи. Ровно. Остальные двадцать пять ты отвезешь девушке по адресу ... . Ее зовут Катрин. Позвони ей сначала - телефон ... . Девушка очень милая, я знаю, тебе понравится. Но как видишь - обходится дорого. Шучу, конечно. Только не говори ей, что со мной случилось. Скажи просто, что не знаешь. Она не из тех кто будет докучать вопросами - так что ты легко справишься. Надеюсь, вы поладите.
Еще свидимся. Зная тебя, нескоро."
Я перечитал письмо раз пять, пока смог осознать, что происходит и чего от меня хотят.
Вышел в вестибюль и закурил.
Сон уже как рукой сняло.
Не говорить, что случилось – будет самым простым.
Я знаю лишь, что ты умер, не больше.
Что уж там, день начался неплохо.
Теперь нужно позвонить этой девушке и договориться о встрече.
Блять, какого хрена ты выбрал меня.
Мог бы по почте послать посылку, а не отправлять меня.
Хотя ты нашел чем меня подкупить.
Твои деньги и Твои девушки всегда были Моей слабостью, как бы я этого не скрывал.

*

- Так ты друг Джереми?
- Сложно сказать. По-моему у него не было друзей. Но мы часто проводили вместе время.
- Ты не знаешь что с ним случилось?
- К сожалению, нет. Я получил от него письмо с просьбой кое-что тебе передать. Не знаю, что ты будешь делать с этим, и не знаю зачем он попросил именно меня быть посредником.
Я протянул ей сумку, и она, не заглядывая, поставила ее рядом с собой.
- Тебе разве не интересно что там?
- Интересно...

Я чувствовал какое-то напряжение в беседе, хотя она и была доброжелательной, открытой и веселой девушкой.
Мы поболтали на отстраненные темы - на те, что обычно обсуждают люди, первый раз увидевшие друг друга.
И когда эти темы о погоде, работе, детстве, нынешнем времени и политики как-то сами себя исчерпали, воцарилось неловкое молчание.
Я поднялся из-за стола.

- Мне пора. Если что-нибудь понадобится - звони.
- Хорошо, спасибо тебе за встречу.

Выходя из кафе, я оглянулся.

Катрина неподвижно сидела и смотрела на пустой стул перед собой.
Наверное, она хотела там увидеть Его.

*

Она позвонила на следующий день.
Точнее ночью.
В три часа двадцать восемь минут.

Сидя перед теликом и попивая кофе, я безучастно воспринимал всю информацию, которую в надцатый раз выливали на меня новости.
На столе лежали пепельница, мобильный, пачка парламента и деньги.
Мобильник заиграл Lemon Tree, как раз, когда симпатичная девушка, играющая роль синоптика на телеэкране, рассказывала, как хорошо в Монако и как хреново в Новосибирске.
- Прости, не разбудила?
- Нет.
- Я хочу, чтобы ты отвез меня на его могилу.
Некоторое время я соображал, что ответить.
- Зачем тебе это?
- Хочу попрощаться, что здесь необычного..
- Он не хотел, чтобы ты знала.
- Не волнуйся, ему уже все равно.
А она ведь права.
Ему все равно.
- Хорошо, я тебе покажу, где он. Разбуди меня завтра, как проснешься, и я за тобой заеду.
- Спасибо.
Несколько секунд я еще слушал короткие гудки в телефоне.
Появилось неприятное ощущение, как будто я сделал что-то не так.
"Не волнуйся, ему уже все равно."
Диктор в очках серым голосом рассказывал об очередных забастовках студентов во Франции.
Когда появляются дела "на завтра" – начинаешь отсчитывать часы до подъема.
Я насчитал восемь часов.

*

Она просидела с ним несколько часов.
Все это время я стоял поодаль, перебирая в мобильном список радиостанций.
Она что-то рассказывала ему.
Иногда смеялась, но чаще плакала.
Ее руки бессмысленно теребили воздух.
Прошло два часа, и она уснула.
Я подошел к ней и присел рядом на корточки.
- Катрин, пойдем, я отвезу тебя домой.
Ответа не последовало.
Слегка скрипнув сердцем и спиной, я поднял ее на руки и отнес в машину.
У нее была темно-синяя субару 84 года.
Хотя прав у меня и не было, водить я умел.
Понадеявшись на удачу, я завел машину и, не спеша, поехал в город.
Она проснулась, когда мы подъезжали к ее дому.
*
Когда мы поднялись наверх, она приготовила чай.
Черный обычный чай.
На кухне сталинских времен заиграл патефон с очень знакомой песней.
Названия я так и не вспомнил.
Помнил лишь, что эта песня была саундреком к "Утомленным солнцем".
Танго.
Под скрип пластинки мы молча сидели друг напротив друга.
Я смотрел на нее.
А она смотрела в окно.
Опять пошел дождь.

Мы в тот день не промолвили и слова.
Непритронутый чай остыл даже не оставив напоминания о себе.
За окном стемнело, и город зажегся электрическим уютом.

@темы: Спасибо, Джереми.

---

Что нужно для хорошей книги?
Для хорошей книги нужно немного.
Во-первых - красивая обложка, во-вторых - низкая цена.
Содержание - дело последнее.

Конечно, литература бывает разная.
Бывает такая, что заставляет думать.
Я не люблю такую.
Не интересно искать смысл жизни по подсказкам.

А бывает такая, которая просто убивает время.
Знаете - как в кровавых вестернах людей убивают из дробовика:
Выстрел - и человек летит метров на двадцать.
Так и время с книгой.

Я бы хотел быть писателем.
Сидеть где-нибудь у озер Новой Зеландии.
(интересно, там есть озера?)
И день изо дня перепечатывать мысли на бумагу.

Здрасьте.

@темы: Дневник

---

just...

@темы: Я

---

Моя работенка.

Место: Новая Голандия.
(Санкт-Петербург)
На "фотографии" я... и я.

@темы: Я

---

Когда-то давно я посмотрел "Интервью с вампиром".
Хороший фильм, красивый, интересный, аристакратичный - прям весь пропах изяществом и голубой кровью.
Единственный момент, который мне запал тогда в душу и из-за которого я начал играть на фортепиано - это когда Том Круз сидит за роялем и под раздувающимеся занавесками играет на черном лакированом рояле...

Когда сидишь в темном зале в центре Питера, за окном до сих пор гудит Невский.
Вокруг тебя зеркала, и лишь свет фар, мимо произжающих машин, освечивает потолок.
Паркет еще не успел остыть от бальных танцев, модерна и стрита.
Поднимаешь крышку черного пошарпанного рояля и видишь желтые от старости клавиши.
Но все струны словно молодые и под ударами молоточков готовы петь все, что захочется моим пальцам.

Забыл сказать - я намного выше Том Круза.

=)

@темы: Дневник

---

Жизнь прекрасна.
=)

@темы: Дневник

---

В споре рождается истина.

- Я бы хотел жить в то время - тогда люди хотя бы знали что хотят, к чему стремятся. - сказал он рассматривая одежду главного героя "Контроля".

Просмотрев фильм, он посчитал его дерьмом. Ему понравилась работа оператора, режиссера, игра актеров. Все детали фильма он посчитал практически идеальными. Но сам фильм, его смысл, точнее человека, о котором он был снят, вызывал у него лишь отвращение.


- Такие люди просто не пригодны к жизни. Или жизнь не пригодна для них. Они талантливы, молоды, перспективны - вся жизнь в их руках. - начала она.
- Но вместо того, чтобы взять ее под узду, они ее отпускают. Точнее сами выскальзывают из хватких пальцев жизни и отдаются нежным объятиям смерти. Смотри, как сказал. - улыбнулся он.
- Каждый человек сам выбирает свой путь, и не нам судить его.
- А кому, если не нам? Мы потомки, как бы это не звучало. Мы приемники его времени, его творчества, его мыслей и идеологии, которую он нес в своих песнях, в своей музыке. Разве не нам его судить? Ведь только потребитель имеет право судить продукт, который он поглощает. Ни производитель, ни поставщик, ни продавец, только у потребителя есть все права...
- Ты забываешь, что не ты один имеешь на это право. Многие до сих пор считают его гением, боготворят его творчество и прощают ему все. Их большинство, а таких, как ты - единицы...
- Единицы всегда правы, но большинство принимает решение за них. Будь ты самым опасным хищником на планете, тебя все равно загрызут миллионы пекинесов. Поэтому большинство и считается правым по-априори. Все "единицы", которые следовали своим убеждениям, в итоге оказывались на костре. Но они хотя бы жили, пытались помочь стаду стать лидерами. А этот "герой" взял и повесился, оставив жену с ребенком, любовницу потенциальную эмо-суицидницу и друзей-музыкантов, которые без него, естественно, не добились той известности, признания, которого могли бы добиться с ним.

Он любил спорить. Ему было все равно о чем - главное не принимать точку зрения оппонента. Это была забава, игра - потому что люди редко спорили с ним на серьезные, по его мнению, темы. Только иногда, изредка, да и то с неохотой и нерешительностью он соглашался.
А соглашался он лишь тогда, когда сам начинал верить в чужие слова.

- Ты считаешь, что ему не место в нашем мире? - в итоге спросила она.
- Я считаю, что ему вообще не стоило рождаться. Ту боль, что он принес своим близким, самому себе, его фанатам, которые любили его - ту боль не покроют ни его творчество, ни его мысли, ни деньги с продажи его дисков. Я его не виню. Как кто-то из великих сказал: "Можешь не писать - не пиши". Он похоже не мог не творить, не страдать, не причинять боль людям. Поэтому лучше бы его изначально не было.
- Что было, то было.
- В этом ты права.

- Зачем ты постоянно споришь?
- В споре рождается истина.
- И что же ты будешь с ней делать?
- Как "что"? Найду и закопаю.
- А если серьезно?
- Если говорить серьезно, то истина мне не нужна. Как, думаю, она не нужна и никому другому. Люди общаются, делятся мнениями, мыслями, лишь ради того, чтобы обратить на себя внимание, чтобы их заметили, стали уважать или боятся, полюбили или возненавидели, чтобы почувствовать себя не той одной семимиллиардной частичкой человечества, а хоть чуточку побольше...

@темы: Дневник

---

Черно-белый мир.

Мужчина стоит на тротуаре перед проезжей частью. На его руках укутанный в серый плед спит младенец. Может быть плед и не был серым, но тогда мне запомнилось все в черно-белых цветах. Серые блеклые растрепанные волосы мужчины, темно-серая джинсовая куртка, брюки чуть посветлее. Он смотрел прямо перед собой, в пространство. Наверное, чего-то ждал. Позади него стена обшарпанного дома без окон, впереди асфальт, по которому каждую секунду с привычным шумом проносятся машины.

Я шел по противоположной стороне с сумкой наперевес, в которой были аккуратно сложены договора на учреждение фирмы, квитанции по оплате гос. пошлин, три паспорта и бутылка минеральной воды без газа. По обеим сторонам дороги ускоренным шагом шли люди в костюмах, и только тот мужчина неподвижно стоял и держал на руках младенца.

У каждого "воротничка" была своя собственная жизнь. Утром они вставали, наскоро собирались и на общественном транспорте ехали к себе в офисы, где целый день работали с бумагами и клиентами, что по-сути одно и то же. В обед они выбирались в ближайшие кафешки, где за чашкой кофе (и только кофе) продолжали обдумывать свою работу, строили планы на отпуск или мечтали поспать. Вечером же они ехали обратно домой, готовили себе ужин, включали телевизор, смотрели новости, затем какой-нибудь семейный фильм категории "Б" и в одиночестве ложились спать.

Они работали не на сегодняшний день, а на далекий завтрашний. Зарабатывали себе деньги, репутацию, чтобы когда-нибудь съездить посмотреть Рим или отправить детей учится в Университет.
Со стороны, с моих глаз, это был конвейер.

Кто я? Я посредник между "воротничками". Я, так же как и они, работаю по шесть дней в неделю, по 10 часов в день. Я перевожу бумаги, взятки, "улаживаю" конфликты между фирмами и государством, пью кофе с секретаршами. Официальных моих обязанностей немного... не буду вдаваться в подробности, вам все равно будет не интересно. Единственная разница между мной и "воротничками" заключается в том, что я не думаю о завтрашнем дне. Наверное, поэтому я живой, а они нет.
Может я ошибаюсь, и разницы нет, но я еще слишком молод и верю в то, во что хочу верить.

Мужчина со спящим младенцем посреди черно-белых потоков людей и машин - странная картина. Но он так же, как и все вокруг, был неживой. Просто часть города, часть ландшафта. Его глаза были пусты, как будто время для них уже остановилось. Он был красив, но его красота не привлекала, как не привлекает изящная ваза или красивое здание. Даже ребенок на его руках смотрелся, как элемент оформления, как кукла.

Единственная жизнь, которая осталась в городе - это андеграунд. Точнее там хотя бы остались маленькие ее отблески. Появились стили, форматы - рамки, в которые вгоняют всех. Таланты людей встают на конвейер и периодически создают очередную прозрачную оболочку души, которой радуются и машут с другого конвейера. Краски постепенно блекнут, и мир становится черно-белым.

@темы: Дневник

---

Альфонс.

Здравствуйте.
Я, как сейчас это принято называть, альфонс.
Люди "платят мне деньги" за то, чтобы я был рядом, хотя налички мне, конечно, никто не дает как таковой - я просто содерженец. Это как детский лагерь - питание три раза в сутки и развлечения. Когда ты беден и красив способов заработка только два - либо лицом и телом, либо умом и находчивостью. Я не долго размышлял каким путем пойти и выбрал самый простой, на первый взгляд.
Поначалу было неловко и стыдно. Я стеснялся, правда. Стеснялся пользоваться благами, за которые другие гнули спины. Но, знаете, со временем стало "все равно". Появилась наглость. Уже не меня куда-то вели и угощали, а я вел и угощал за чужие деньги. Приходилось играть с чувствами других людей, чтобы поддерживать интерес. Занятие не из приятных. Ладно-ладно, вру - нет ничего забавнее, чем моя "профессия".
Вы, наверняка, скажете, что я никчемный человек, но это не так. Отчасти, конечно, так. Я это признаю, но я дарю людям ощущение красоты их бытовой и светской жизни. Я игрушка. Игрушка богатых людей.
Я творец и итог творения в одном лице.

@темы: Дневник

---

Моя жизнь. Сегодня.

Все образуется - правда. Я это прочел в новостях воскресной газеты - они не врут.
Время летит - вчера мне было шестнадцать, завтра будет тридцать один.
Все друзья повзрослели.
Я постарел.

Мой отец тоже постарел. Он стал практически седым.
Все так же шутит, все так же грустит.
Часто говорит о смерти.
Часто говорит обо мне.
Мне это не нравится - мне от этого страшно. Он ведь прав.
Родители всегда оказываются "правыми".
Но я люблю свои "ошибки".

Брата проверяли государственные структуры "имени-которых-нельзя-называть (плохая примета)" полтора-два года, а то и больше.
Он теперь большая личность - зам. министра в городе на букву "С".
Мой брат единственный человек в моей жизни, который считает деньги - мусором.
Никогда не берет взяток.
Я не знаю откуда у него деньги.

Моя мать - самая мудрая и самая красивая женщина.
Она кандидат наук по Психологии. Идет на докторскую.
Это сложно.
Для меня.

Скоро мне будет двадцать один год.
По какому-то совпадению я переспал с двадцать одной девушкой.
Девятнадцати я говорил, что влюблен в них.
Трое мне не поверили.
Двух я любил.
Только одна меня бросила. Только потому, что я ее любил.

Когда я был маленьким, у меня было много игрушек.
Много солдатиков, Лего, машинки.
Единственная игрушка, по которой я скучаю - плюшевый тигренок.
У него были пластмассовые глаза. Карие.

Умею рисовать. Я учился у художницы, которая из-за психологической травмы не может ходить.
Умею играть на фортепиано, флейте, гитаре. Я закончил музыкальную школу. Даже аттестат остался.
Работал официантом, продавцом музыкальных дисков, младшим научным сотрудником в юридической фирме, корреспондентом в газете, аниматором на корпоративных мероприятиях, курьером.
Отучился три года на факультете Распределенных Интеллектуальных Систем. Пол года на факультете Рекламы. Поступаю на факультет Журналистики.
Я не знаю чем хочу заниматься в жизни.
У меня есть военный билет.

Я был в Италии, Франции, Монако, Турции, Украине. Побывал на северо-востоке, в юго-центре, юго-западе и северо-западе России.
Мне нравится Санкт Петербург. Здесь все такие же скучные, как и я.
Здесь умеют искренне лгать.

Я просмотрел множество фильмов. Много хороших, немного плохих. Плохих фильмов вообще мало.
Мало прочитал книг. Очень мало. Это единственное за что сейчас мне стыдно перед самим собой.
Постоянно слушаю музыку. Тишина - это грех, но музыка не дает ничего хорошего. Музыка - это повод помолчать. Не больше.

У меня было так много женщин (когда больше одной в жизни - это уже слишком много), лишь потому, что я им никогда вовремя не верил.
А когда верил - было уже поздно.
Женщинам нельзя доверять - но надо.

...

@темы: Я

---

Бу-го-га )

Сейчас у меня есть две новости на данный момент:

Первая хорошая:
Меня показали по телеку. Если честно, я ожидал худшего. Но оказался даже очень симпотичным.
=)

Вторая плохая:
Сейчас ко мне в гости едет пьяным гомосексуальный директор кафешек Five o'clock и Shocolate.
Мне немного страшно.
О_о

@темы: Я

---

Стои ли:
Получать плотские удовольствия, переступая через свои моральные принципы?

@темы: Дневник

---

Досадно но факт:

Когда в холодильнике полно еды - в голове полный бардак.

(Когда мало возможностей - легче выбрать что делать.)

@темы: Дневник